Кузнецов-Тулянин А. Идиот нашего времени

Мне же всегда было интересно дать свою интерпретацию преступления и наказания. Когда игра была доведена до логического завершения, выяснилось, что мой Раскольников, а это не трус, но порой до безрассудства смелый человек, никогда не будет каяться перед людьми, а будет всю жизнь нести груз греха в самом себе, и именно это мучение будет считать своим главным наказанием. И Смердяковы в моем романе в петлю не лезут, а благоденствуют. Ради своего благоденствия они в петлю готовы загнать весь мир, что мы, кстати, ивидим в реальной жизни.О том, что было, есть и будет– Довольны ли Вы судьбой своих книг?– Никакой особенной судьбы я у моих книг вовсе не наблюдаю. Я, конечно, не верю, что они так уж плохи, чтобы у них небыло судьбы. При этом я знаю массу книг, которые не считаюхоть сколько-то достойными называться литературой, я им не могупридумать даже достойного эпитета, как только тот вульгарный,который они заслуживают: полный отстой. Но у них насыщенная,полная светских приключений судьба. Как и у их гламурных авторов. И, напротив, я знаю примеры других книг прекрасных авторов,и у этих книг также нет никакой судьбы. Я понимаю, что дело нев этих хороших книгах, не в их, в конце концов, качестве и не вталантливости авторов, а в чем-то другом, более глубинном. Ноэто уже тема другая.– В интервью одному журналу Борис Акунин упомянул,что он занимается ремеслом, а не творчеством. Что для Васзначит быть писателем?– Надо отдать должное Акунину – он хороший ремесленник. Будемсчитать его исключением из правила. Правило же таково, что главнаязадача ремесленника – заработки. А для получения заработков нужноугодить потребителю, в данном случае читателю. Вероятно, усаживаясь за стол, литературный ремесленник размещает по правую рукуот себя парочку воображаемых среднестатистических читателей, полевую редакторов, еще через плечо в его компьютер всматриваютсяиздатель и литагент. И вот в окружении этой придирчивой толпы –творит. На каждой фразе всматриваясь в лица: не взгрустнулось личитателям, не кривится ли редактор, не позевывает ли издатель?Что по мне, так признаюсь, что не гнушаюсь порой и некоторойвычурности: написать так, чтобы определенному кругу читателей былои непонятно. А это – своего рода шифр. А через шифр допускаются втекст только свои, те, кто дотягивает до некоторой планки. В этом иотличие литературы от собственно ремесла. Во всяком случае, я таксчитаю. Ремесло с этой точки зрения, даже если это филигранноеремесло, – все-таки еще не литература. Что-то другое. Если хотите,профессиональная графомания.– Над чем Вы работаете сейчас?– Сейчас я взял тайм-аут. Но не думаю, что надолго.