Белый А. Мастерство Гоголя

Книга Андрея Белого «Мастерство Гоголя. Исследование» имела сложную, драматичную судьбу. Идею книги Андрей Белый сформулировал еще в журнальной статье 1909 года, а затем в течение десятилетий вынашивал свой замысел. Выхода книги в свет писатель не дождался: он умер в январе 1934 года, а буквально в конце того же года, 21 декабря, она была подписана к печати. Время не благоприятствовало объективной оценке труда Белого: все громче раздавались требования классового, пролетарского подхо- да к литературе, все ожесточеннее — критика формализма и безыдейности. Об этом можно судить по предисловию Л. Каменева к первому изданию «Мастерства Гоголя», надо признать, еще довольно благоже- лательному по отношению к книге. Спустя несколько лет М. Я. Поляков, автор вступительной статьи к антологии «Н. В. Гоголь в русской критике», нашел для Белого лишь слова резкого осуждения: «Русские декаденты и символисты объявили великого юмориста своим предшественником, ирреальным, мистическим писателем. Предельное выражение этого взгляда на творчество Гоголя с мистических, ирреальных позиций нашло выражение в романах А. Белого и его книге «Мастерство Гоголя…». Неудивительно, что книга Андрея Белого не переиздавалась. Исследователь отчетливо сознавал, в чем состоит своеобразие его методологии. «Творения Гоголя имеют одну особенность: анализ сюжета, тенденции, стиля их являет имманентность друг другу: сюжета, тенденции, стиля; тенденция — красочна; краска осмысленна; слоговые особенности обусловлены стилем мысли; видишь, как форма и содержание рождены формосодержательным процессом…» Процесс органически двойственен: форма рождает содержание, содержание — форму. В этом процессе нет заведомых мелочей и нет изолированных крупных величин: первое незаметно переходит в другое. Пожалуй, никто, как Андрей Белый, так остро не чувствовал символизм гоголевских деталей, притом символизм естественный, органический, по выражению исследователя, «выбух физиологического процесса». Анализ формы простирается у Андрея Белого до анализа звуков, не гнушающегося установлением частоты их употребления и тенденции к статистике. Метод, который до Андрея Белого мог показаться механическим, затем стал с успехом применяться зарубежными славистами. Ноту инфернальности, «ужаса» сполна почувствовали в гоголевской повести «Нос» уже в начале XX века, когда возникла многоговорящая параллель «Носа» и «Превращения» Кафки. «В этом смысле, — отмечал крупнейший литературовед русского зарубежья Дмитрий Чижевский, — Гоголь в истории русской литературы действительно единственное явление. Многое было понято в нем лишь в свете значительно более позднего стиля и литературных произведений следующих десятилетий: так, некоторые из его «реализованных» метафор можно понять лишь в свете новейшего «сюрреализма». Не является ли лучшим комментарием к «непонятной» и столь часто превратно понимаемой повести «Нос» ранний рассказ Кафки «Превращение»? Для Андрея Белого очевидны ассоциации с изобразительным рядом других писателей, в том числе и самого автора «Петербурга». «Здесь нет Гоголя «Вечеров», но есть Гоголь из «Носа», «Шинели», «Невского проспекта» и «Записок сумасшедшего» /…/ В основу положен прием «Шинели»: высокопарица департаментов, простроченная и каламбурами «Носа», и бредом «Записок сумасшедшего», и паническим ужасом из «Портрета». И тут можно сказать, что анализом стиля Гоголя у Андрея Белого, как «сквозь магический кристалл», обнажен весь ужас «безносицы», что этот ужас «исчерпан до дна». Сопоставление Гоголя с другими художниками — постоянный и действенный прием Андрея Белого: здесь и Достоевский, и Ф. Сологуб, и Блок, и Маяковский, и Мейерхольд, и сам Белый. Предлагаемая книга является третьим полным изданием труда Андрея Белого, и притом сохраняющим его орфографию, пунктуацию, сокращения, схемы и другие особенности текста. Издание воссоздает уникальный облик впервые опубликованной почти восемь десятков лет назад книги, над которой работал художник Лев Ричардович Мюльгаупт. Неповторимый образ Гоголя на переплете дополняется изумительной своей гротескностью галереей персонажей знаменитого сюжетного форзаца, по праву вошедшего в историю книжного искусства. Доктор филологических наук, профессор Юрий Манн